У черноморских твердынь. Отдельная Приморская арми - Страница 80

К оглавлению

80

29–го и 30–го ведем бои у горы Суздальская и хутора Дергачи, у Английского кладбища, на Лабораторном шоссе. Нас обстреливают сотни орудий и минометов. В воздухе столько самолетов, что они контролируют каждый наш шаг == пикируют туда, где показался хотя бы один человек, отвечают бомбами на вспышку одиночного выстрела.

Мы еще говорим о своих частях и подразделениях-^ «полк», «батальон». Но теперь все это условно. К утру 30 июня в строю осталось 450–500 бойцов, несколько пулеметов, 6–7 орудий. Снаряды кончились, на исходе патроны и гранаты.

На КП дивизии под скалистым обрывом балки Сарандинаки — горсточка офицеров штаба и политотдела. Им не нужно объяснять, какой настает для нас час. Окинув взглядом верных боевых товарищей, я сказал:

— Все, кто способен держать в руках оружие, пойдут сейчас на передний край. Там мы разделим судьбу наших бойцов. Документы штаба и все, что составляет военную тайну, приказываю сжечь. Выходим отсюда через сорок минут.

Это было в 16 часов 30 июня.

Но организованно выйти на передний край мы не успели. На КП пикировала группа «юнкерсов», близкие разрывы бомб разметали людей. Я был контужен, и когда рядом появились немецкие танки, меня вывезли в каменоломни у хутора Отрадный, где развертывался запасной командный пункт. А оттуда, по приказанию командарма И. Е. Петрова, — на КП Приморской армии, перешедший на 35–ю береговую батарею.

Ночью я был отправлен самолетом на Кубань и оказался в госпитале в станице Кущевская.

Последним командиром 25–й Чапаевской дивизии в боях за Севастополь стал наш начарт полковник Фрол Фалькович Гроссман. Он и его люди сражались до конца.

Генерал–лейтенант инженерных войск Е. В. ЛЕОШЕНЯ
ЭШЕЛОН ИЗ СТОЛИЦЫ

Отправляемся в Севастополь, Евгений Варфоломеевич. На сборы и погрузку в эшелон — три дня…

Такими словами встретил меня ночью 20 декабря 1941 года генерал–майор инженерных войск Иван Павлович Галицкий, за полчаса до того приказавший по телефону немедленно к нему явиться.

И. П. Галицкий был в то время начальником штаба Инженерных войск Красной Армии. Он же возглавлял так называемую ОГИЗ — Оперативную группу инженерных заграждений, созданную по решению Ставки, когда враг подступал к Москве. В разгар работ на оборонительных рубежах под столицей в распоряжении группы находилось до восьми инженерных батальонов. А ее основным, «инструкторским», составом были 50 курсантов выпускного курса Московского военно–инженерного училища и десять слушателей курсов усовершенствования комсостава инженерных войск. Я с момента создания группы являлся начальником ее штаба.

Иван Павлович сообщил, что ему только что звонили из наркомата обороны. Под Севастополем сложилась чрезвычайно тяжелая обстановка, и решено перебросить нас туда для создания инженерных заграждений. «Срочно получайте все необходимое для работы, — сказали ему, — берите своих курсантов — и в путь!»

Несколько часов спустя о новой боевой задаче было объявлено перед строем группы. Курсанты встретили это известие с энтузиазмом. Под Москвой группа свое дело сделала, да и вообще обстановка под столицей уже коренным образом изменилась к лучшему. И каждый считал для себя честью ехать в Севастополь, судьба которого волновала в те дни всех.

Закипела горячая работа. Наши заявки удовлетворялись немедленно и безотказно. А получить требовалось многое: мы знали, что запасы севастопольских складов исчерпаны, и надо почти все везти с собой.

В специальный эшелон были погружены 20 тысяч противотанковых и 25 тысяч противопехотных мин, 200 тонн взрывчатого вещества. Утром 24 декабря наш состав отбыл с подмосковной станции Митьково в Новороссийск.

«Огненный эшелон» шел с редкой для того времени скоростью. Его путь пролегал местами всего в 30–40 километрах от линии фронта, и железнодорожники делали все от них зависящее, чтобы мы нигде не задерживались. Они понимали: попади такой состав под бомбежку— и все вокруг превратится в дымящиеся развалины.

В Новороссийске нас уже ждал крейсер. Приняв на борт груз эшелона, он в канун нового, 1942 года вышел в море. Рано утром 1 января корабль входил в Южную бухту осажденного врагом Севастополя.

Он предстал перед нами в грозном величии города–воина: фронт обороны четко очерчивала огневая дуга орудийных вспышек, разноцветных ракет и светящихся трасс пуль и снарядов. Всю эту картину можно было окинуть одним взглядом. И это давало наглядное представление о том, как плотно охватил враг город с трех сторон. А с четвертой лежало море… В предрассветном сумраке проплыла мимо чудом уцелевшая белая колоннада Графской пристани.

Как только крейсер ошвартовался, офицер из штаба Приморской армии, представившись генералу Галицкому, доложил, что на причале ожидает машина. Такая четкость и внимание приятно поразили нас. И конечно, мы были бы поражены еще больше, если бы уже знали, что только минувшей ночью, в те самые часы, когда мы приближались к Севастополю, был окончательно отбит второй штурм города, длившийся целых две недели.

Не скрою —я, как, наверно, и все мы, в большом волнении сходил по корабельному трапу на севастопольскую землю. Вот он, город славы русских солдат и матросов, город, где подвиги его нынешних защитников перекликаются с воспоминаниями о первой Севастопольской обороне! А среди ее героев были и мои собратья по оружию — искусные инженеры–фортификаторы, мастера минноподрывного дела…

Где‑то в стороне падали снаряды. Мы поехали по совершенно безлюдным в тот час улицам. Здания, разрушенные бомбежками и обстрелом, чередовались с почти невредимыми. На фоне светлеющего неба четко вырисовывался купол бывшего Владимирского собора— усыпальницы адмиралов Нахимова, Корнилова, Истомина, Лазарева. Как и все в Севастополе, связанное с обороной его в прошлом веке, этот памятник приобретал теперь особый, глубоко символический смысл.

80