У черноморских твердынь. Отдельная Приморская арми - Страница 32

Положив трубку, я окинул взглядом свой КП, который только что окончательно оборудовали. Просторная, удобная землянка, надежное перекрытие из рельсов с разобранной железной дороги… Верилось, что обосновываемся здесь надолго, но вышло иначе.

Наш новый рубеж — Полиово, Выгода, хутор Петровский… Основные силы приказано держать по обе стороны железной дороги. Отходим в ночь на 20–е. Все делается достаточно организованно, но чувствуется, что и у бойцов, и у командиров настроение упало. Еще бы: только что отстояли свой рубеж в жесточайшем бою, а теперь уходим без серьезного нажима со стороны врага.

Впрочем, он не заставил себя долго ждать. Начала активничать авиация, затем пришли в движение и наземные войска, двинувшиеся вслед за нами. Завязались бои. Насколько можно было судить по доходившей до нас информации, продолжало осложняться положение на левом фланге. В этой обстановке 25–ю Чапаевскую дивизию принял новый командир — генерал–майор Иван Ефимович Петров.

Не буду пересказывать все события исключительно тяжелого для нас дня 20 августа — дня начала боев на ближних подступах к Одессе. О том, какова была обстановка, мне кажется, достаточно красноречиво свидетельствуют следующие строки из журнала боевых действий Приморской армии:

«…На всем фронте 95 сд идет ожесточенный бой, наши части несут большие потери. Командир дивизии бросил последний свой резерв—100 чел. в стык 161 и 90 полков. Пулеметная группа майора Чиннова (начальник штаба дивизии, —В. В.) ведет ожесточенный бой за Выгоду. Командир 90 стрелкового полка полковник Соколов лично с двумя зенпульустановками выбил противника с высоты 28.8 с большими для него потерями. Положение 95 сд чрезвычайно напряженное…»

В этой записи мало подробностей. Но уже то, что командир полка на одном участке, а начальник штаба дивизии на другом лично руководили действиями небольших групп пулеметчиков, показывает, каких усилий стоило сдержать двинувшегося вслед за нами врага. Однако сбить нас с нового оборонительного рубежа он не смог. Вовремя поддержал нас высланный штабом армии бронепоезд.

Натиск противника не ослабевал и в последующие дни. Над боевыми порядками дивизии висела вражеская авиация. С 22 августа атаки пехоты и танков стали предприниматься и по ночам, чего не бывало раньше. Против Западного сектора сосредоточились части четырех пехотных дивизий и кавбригада — основная группировка фашистских сил, осадивших Одессу.

От пленных офицеров мы узнали, что в действующих здесь частях побывал сам Антонеску, приказавший взять Одессу любой ценой и в кратчайший срок. В попавшем в наши руки приказе по 3–му армейскому корпусу румын говорилось, между прочим, следующее: «Господин маршал Ион Антонеску отмечает: за последнее время установлены случаи самоувечья солдат — подлецов и трусов, уклоняющихся от светлого долга перед страной. В дальнейшем приказываю врачам всех эшелонов тщательно рассматривать подобные случаи самоувечья и виновных в подлости расстреливать по приказу командира части на месте перед строем».

Вот как поддерживало фашистское командование «наступательный дух» в своих войсках, которые, не считаясь с потерями, атаковали нас и днем и ночью…

В один из этих трудных дней мне позвонили из штаба армии:

— Направляем в ваше распоряжение отряд черноморских моряков. Их четыреста пять человек. Вооружены самозарядными винтовками. В отряде пять станковых и пять ручных пулеметов…

Обрадованные, едем с комиссаром дивизии во второй эшелон — встречать черноморцев. Знакомимся с командиром и комиссаром прибывшего отряда. Это майор А. С. Потапов и старший политрук С. Ф. Изус. Оба люди флотские, хотя, кажется, не с кораблей. А краснофлотцы в основном из плавсостава. Каждый из них подавал по начальству рапорт о том, что хочет бить врага на передовой.

Вид у моряков бравый, четко держат строй. Все в бескозырках и черных бушлатах. Поверх бушлатов — пулеметные ленты крест–накрест. Так и встают перед глазами их отцы — герои Октября и гражданской войны.

Поздоровавшись, объявляю, что отряду дается два дня, чтобы освоиться на суше, познакомиться с обстановкой. Больше дать нельзя — трудно у нас сейчас. Однако моряки, словно сговорившись, начинают дружно отказываться и от этих двух дней. Наперебой просят поскорее послать в бой.

Мне по душе их настроение. Но пробую объяснить, что воевать на суше, сидеть в окопах в морской форме, пожалуй, не очень удобно и лучше бы переодеться в красноармейскую. К тому же человек в черном гораздо заметнее в поле, и врагу легче в него целиться. А уж пулеметные ленты поверх бушлатов совсем ни к чему — только мешать будут…

Но переодеваться краснофлотцам явно не хотелось. Высокий плечистый старшина ответил за всех:

— Разрешите нам, товарищ генерал, идти в бой матросами. Если придется умереть за Родину, умрем уж в тельняшках!

По рядам прошел гул одобрения, и я понял, что настаивать на переодевании не следует. Пусть чувствуют себя наследниками традиций матросов гражданской войны. Те ведь тоже не расставались со своими бескозырками и бушлатами, куда бы ни заносила их военная судьба.

Решили с комиссаром послать весь отряд в распоряжение командира 161–го полка — на самый боевой участок. Полковнику Сереброву я приказал моряков по батальонам не делить, а использовать как ударный кулак.

Жизнь подтвердила, что это было правильно. Моряки, хотя и не прошли почти никакой подготовки к боевым действиям на суше, сражались бесстрашно, соперничая друг с другом в удали и отваге. Уже через несколько дней нам стало известно от пленных, что румыны прозвали их «черными дьяволами». Начало такой репутации моряков положил дерзкий рейд отряда Потапова по вражеским тылам.