К этому времени под Севастополем было установлено 26 километров противотанковых и 47 километров противопехотных минных полей, поставлено в общей сложности более 60 тысяч мин. Не подлежало сомнению, что оставшаяся часть плана будет успешно выполнена и без нас. Но при мысли о том, что мы покидаем Севастополь, щемило сердце. Не хотелось расставаться с героическим городом, с хорошими людьми, с которыми довелось здесь встретиться и вместе работать. О некоторых из них я уже говорил. Добрая память осталась у нас также о военных инженерах Парамонове, Панове, Саенко, Канчуне, Казанском, Колесецком, и многих других товарищах по специальности — армейцах и моряках.
Военный совет Приморской армии высоко оценил работу нашей группы, удостоив весь ее кадровый состав боевых наград. Накануне отбытия в Керчь был подписан приказ о производстве наших курсантов–инструкторов в лейтенанты. Практическая работа на рубежах Севастополя явилась для них полноценным завершением учебного курса, а приобретенный здесь опыт помог стать хорошими командирами инженерных подразделений и частей на других фронтах.
Перебазировавшись в Керчь, а оттуда — на Западный фронт, мы с волнением следили за дальнейшей обороной Севастополя. В июне для его защитников наступили самые тяжкие испытания. Имя города, отражавшего третий яростный натиск фашистских полчищ, было на устах у людей всего мира. «Неприступные скалы, мощные крепостные бастионы», — глубокомысленно изрекали иностранные военные обозреватели, не зная, как иначе объяснить беспримерную стойкость севастопольцев. И все чаще повторялось слово «чудо». Но этим чудом были доблесть и самоотверженность советских воинов, их пренебрежение к смерти, их беззаветная преданность Родине.
А мины и инженерные сооружения, которые, конечно, не могли изменить общего соотношения сил под Севастополем, помогли защитникам города уничтожить больше врагов и дольше продержаться, сковывая и изматывая гитлеровские дивизии. И все, что сумели сделать здесь военные инженеры и саперы, перекликается в нашем сознании с делами саперов и минеров первой Севастопольской обороны, продолжает их славные традиции.
Через двадцать лет мне довелось снова побывать на незабываемых высотах под Севастополем. Каждая тропинка, каждый камень напоминают здесь о боевом прошлом, о бесконечно дорогих друзьях. Будто вчера все это было… Кажется, вот–вот выйдут тебе навстречу и улыбнутся скупой фронтовой улыбкой старые товарищи.
Словно памятник, высится у станции Инкерман отвесная стена обрыва, искореженная тысячами снарядов. Тут в июне сорок второго стояли батареи капитана Николая Федоровича Постоя. Пять дней они били прямой наводкой по фашистским танкам и пехоте. А когда кончились снаряды, артиллеристы — их уж немного оставалось в живых — вкатили гаубицы вот на эту высоту — на Суздальскую гору…
Покидая памятные места, я дал себе слово рассказать людям о тех, кто здесь сражался. О тех, чьи подвиги до сих пор известны немногим.
Теплым солнечным днем 23 октября 1941 года 134–й гаубичный артиллерийский полк, эвакуированный из Одессы вместе с другими частями Приморской армии, погрузился в вагоны на севастопольском вокзале. Мы направлялись на север Крыма, где шли тяжелые бои.
Однако вступить в дело полк не успел. 31 октября мы находились еще в Сарабузе (Гвардейское): предполагалось, что на этой станции получим тягу — после Одессы у нас на 22 гаубицы не было ни одного трактора. В это время с севера потянулись к Симферополю обозы и колонны стрелковых частей.
Командир полка майор И. Ф. Шмельков и военком батальонный комиссар П. С. Коновалов спешно собрали командиров и комиссаров дивизионов, начальников служб. Все уже понимали, что на фронте произошли какие‑то непредвиденные события.
Неизменно спокойный начальник штаба майор Константин Яковлевич Чернявский развернул карту.
— Пятьдесят первая армия отступает к Керченскому перешейку, — начал он без всяких предисловий. — Приморская армия отходит на Севастополь. Штаб армии не имеет резерва транспортных средств. Судьба полка зависит от нас самих.
В ближайших МТС удалось найти несколько автомашин и тракторов. Пока старшие лейтенанты Л. И. Яценко, В. Н. Майборода, П. И. Захлебин добывали тягу, полк открыл огонь — немцы уже приближались к Сарабузу. Важнее всего было сберечь наш 3–й дивизион — 152–миллиметровые гаубицы. Его командир майор Н. И. Шаров получил приказ выйти из боя и без остановок вести дивизион к Севастополю через Алушту и Ялту (путь через Бахчисарай был уже отрезан).
В то время как 1–й и 2–й дивизионы еще вели бои между Гурзуфом и Ялтой, дивизион Шарова вечером 6 ноября прибыл в Балаклаву, а 7–го, оставив слева Севастополь, вышел в район Мекензиевых гор. По раскисшей от осенних дождей дороге колонна свернула в поросшую мелким лесом Трензину балку. И скоро, словно дятлы, застучали о каменистую почву ломы и кирки— бойцы начали рыть ровики для орудий, щели для укрытия людей.
Сплошной линии обороны здесь еще не было. Командир взвода управления 7–й батареи сержант Федор Сухомлинов, развернув наблюдательный пункт на высотке недалеко от Дуванкоя (Верхнее–Садовое), не сразу уяснил, где проходит передний край. Немного разобраться в обстановке помог сосед — командир роты моряков.
— В первой половине дня, — рассказал он, — батальон немецкой пехоты пытался овладеть Дуванкоем.