Еще во время этого боя капитану Быстрову доложили, что противник опять наводит переправу у Коту Морий. Следует приказ командиру минометной роты лейтенанту Жабановскому. Тот справился с задачей блестяще. Переправочные средства были уничтожены, румынское саперное подразделение понесло большие потери.
А на обнаружившую себя на румынском берегу артиллерийскую батарею производит огневой налет наша 152–миллиметровая гаубичная батарея старшего лейтенанта Халамендыка. За Прутом раздается мощный взрыв, над рекой нависает черное дымное облако. От вражеской батареи остались одни обломки.
Все это происходило утром и в первой половине дня 22 июня — в те часы, когда большая часть страны вообще еще не знала, что началась война…
В 161–м полку уже рано утром появились раненые. Их доставляли в село Онешти Век. Но на полковом медпункте никого нет: врачи уехали с вечера в Кишинев и еще не вернулись. Жены командиров — Лившина, Сереброва, Бреус, Вернадская, Золотарева и другие развернули временный лазарет и начали оказывать раненым первую помощь.
22 июня мне неоднократно приходилось связываться с командиром 241–го полка полковником П. Г. Новиковым и его начальником штаба майором А. А. Кургиняном. Полк прикрывал важнейшее направление Яссы, Кишинев. Тем больше значили уверенные доклады о том, что все попытки противника вторгнуться здесь на нашу территорию успешно отражаются. Петр Григорьевич Новиков — опытный командир, побывавший добровольцем в Испании, = сумел с первого часа войны хорошо организовать боевые действия. Четко работал и его штаб.
Нас тревожил тогда левый фланг дивизии, совершенно не прикрытый из‑за недостатка сил. Кто‑то в штабе предложил послать туда хотя бы отряд из конных взводов полков. Отряд был сформирован и, находясь в подчинении у командира 161–го полка, не раз пресекал попытки противника переправиться через Прут. Еще один сводный отряд потребовался для прикрытия 20–километрового участка границы между 161–м и 241–м полками.
23–25 июня противник проявлял наибольшую активность перед фронтом 241–го полка. Утром 25–го неприятельская рота, переправившись севернее Унген, ворвалась в село Менделень и сразу начала грабить жителей. Неподалеку находилась одна из рот третьего батальона. Комбат послал туда адъютанта батальона капитана П. В. Бараташвили, который и повел роту в атаку. Враг бежал с нашей территории, потеряв много солдат убитыми и утонувшими в Пруте. Оказалось, что это подразделение 198–й немецкой пехотной дивизии.
26 июня противник форсировал Прут на участке 161–го полка и начал продвигаться в глубь нашей территории. Наши артиллеристы разбили наведенный врагом плавучий мост (как раз в это время по нему переправлялось подразделение мотоциклистов). Однако к наступлению темноты в руках противника оставался захваченный им плацдарм. Командир дивизии потребовал от полковника Сереброва восстановить положение.
Сергей Иванович Серебров прибыл в свой первый батальон, чтобы лично организовать бой. За ночь роты охватили противника с флангов и с утра начали теснить его к реке. Потеряв до половины своих солдат, враг отошел на западный берег.
Попытка форсировать Прут на этом участке повторилась на следующий день, и вновь наша контратака заставила фашистов убраться восвояси.
Не раз очередные попытки врага вторгнуться на нашу территорию отбивали очень небольшие группы советских воинов, а подчас даже и один смелый и умелый боец. Так было в ночь на 29 июня у селения Цуцора, где противник хотел использовать для переправы обломки взорванного моста. За действиями врага хладнокровно наблюдал замаскировавшийся пулеметчик 241–го полка Иван Майборода. Когда фашисты добрались до середины реки, он открыл прицельный огонь. Подавить пулемет Майбороды противнику не удалось. И в ту ночь пулеметчик так и не допустил здесь вторжения на советский берег.
Наши люди рвались в бой. Многие из тех, кто находился во втором эшелоне, настойчиво добивались, чтобы их послали на передний край. Легкораненые обычно отказывались уходить из своих подразделений.
Как‑то я встретил на дороге шофера Фартуна, раненного в голову при обстреле автоколонны вражеским самолетом, и предложил отправить его в госпиталь.
— Не надо, и так заживет, — махнул он рукой. И снова стал возиться с поврежденной машиной.
К исходу первой недели войны мы в штабе все же испытывали чувство некоторого удовлетворения: как-никак дивизия удерживала государственную границу на всех 115 километрах своей полосы. С 30 июня противник на время прекратил активные действия, продолжая лишь авиаразведку.
Первый день затишья на фронте оказался очень горячим для дивизионной парткомиссии.
— Прямо не успеваем рассматривать заявления, — сказал мне ее секретарь товарищ Бычков. — Сегодня поступило сто пятьдесят шесть… Мотив один: «Хочу идти в бой коммунистом».
Мы сознавали, что внезапное затишье —это затишье перед более серьезными боевыми испытаниями. Ведь до сих пор противник пытался захватывать плацдармы на нашем берегу лишь небольшими подразделениями. И часто это была просто разведка. А тем временем к Пруту подходили крупные вражеские силы.
Главная в полосе дивизии неприятельская группировка сосредоточивалась против нашего правого фланга — на участке 241–го полка. Наш командный пункт находился от него слишком далеко, связь с этим полком действовала с перебоями.
Я высказал начальнику штаба мысль, что следовало бы перенести КП ближе к правому флангу. Полковник Соколов поддержал это предложение, и решение было принято. В ночь на 2 июля, сделав порядочный крюк через Кишинев, мы переехали в Ниспорени.